Бонапарт Наполеон
 VelChel.ru
Биография
Хронология
Сражения Наполеона
Гораций Верне
  Глава I
  Глава II
  Глава III
  Глава IV
  Глава V
  Глава VI
  Глава VII
  Глава VIII
  Глава IX
  Глава X
  Глава XI
  Глава XII
  Глава XIII
  Глава XIV
  Глава XV
  Глава XVI
  Глава XVII
  Глава XVIII
  Глава XIX
  Глава XX
  Глава XXI
  Глава XXII
  Глава XXIII
  Глава XXIV
  Глава XXV
  Глава XXVI
  Глава XXVII
  Глава XXVIII
  Глава XXIX
  Глава XXX
  Глава XXXI
  Глава XXXII
  Глава XXXIII
  Глава XXXIV
  Глава XXXV
  Глава XXXVI
  Глава XXXVII
  Глава XXXVIII
  Глава XXXIX
  Глава XL
  Глава XLI
  Глава XLII
  Глава XLIII
  Глава XLIV
  Глава XLV
  Глава XLVI
  Глава XLVII
  Глава XLIII
  Глава XLIX
  Глава L
  Глава LI
  Глава LII
Глава LIII
  Глава LIV
Е.В. Тарле
Афоризмы Наполеона
Семья
Галерея
Герб Наполеона
Ссылки
 
Наполеон Бонапарт

Гораций Верне. История Наполеона » Глава LIII

«Вы всегда командовали, — сказал ему Наполеон, бродягами и дезертирами корсиканскими, или разбойниками пьемонтскими и неаполитанскими. Я знаю имена всех английских генералов, которые чем-нибудь отличались, но о вас я не слыхал никогда ничего хорошего. Вы никогда не командовали честными людьми и даже не привыкли жить с ними». Гудсон-Лов отвечал, что вовсе не искал поручения; которое ему дали; Наполеон возразил ему:

«Никто не просит таких мест; правительства отдают их людям, которые себя обесчестили». Тогда губернатор начал защищаться возложенными на него обязанностями и прикрывал себя министерскими распоряжениями, от которых не смел уклоняться ни в коем случае. «Не думаю, сказал Наполеон с досадой, чтобы английское правительство решилось давать вам такие приказания, какие вы исполняете». Наконец Гудсон-Лов объявил, что английские министры весьма желают сократить издержки на Лонгвуд. «Не присылайте мне ничего на стол, если хотите, сказал император, — я стану обедать с храбрыми офицерами пятьдесят третьего полка; уверен, что каждый из них за счастье почтет дать место старому солдату. Вы сицилийский сбир, а не англичанин. Не приходите ко мне иначе, как с приказом о моей смерти: тогда я велю отворить для вас все двери!»

Гудсон-Лов, понимая, что стал предметом ненависти и отвращения для Наполеона и для всех французов, живших в Лонгвуде, старался вовлечь английских офицеров, находившихся на острове Елены, в то неприязненное положение, которое создал сам себе своими неприличными поступками с Наполеоном и прочими жителями Лонгвуда. С этой целью он распустил слух, что Наполеон не хочет принимать его единственно из ненависти, которую питает вообще к английскому народу, и что ненависть эта простирается даже на офицеров пятьдесят третьего полка, которых он тоже не хочет видеть. Слух этот дошел до императора. Он немедленно призвал к себе старшего офицера пятьдесят третьего полка, капитана Поплетена, и удостоверил ето, что никогда не говорил, не думал ничего похожего на рассказы Гудсон-Лова. «Я не старая баба, сказал он, люблю храбрых солдат, крещеных огнем, к какой бы они нации ни принадлежали».

Покрытый стыдом, тщетно старавшийся оправдаться, Гудсон-Лов решился на самые дерзкие оскорбления для оправдания своих несправедливых поступков. Он призвал к себе доктора О'Миру под предлогом, что хочет иметь достоверные сведения о состоянии здоровья Наполеона, а на самом деле хотел напасть на него в досаде на все то, что происходило между ними в последнее свидание. «Скажите генералу Бонапарту, — закричал он с гневом, — что он должен более заботиться о своем поведении, потому что я буду вынужден еще более ограничить круг его действий и принять еще более стеснительные меры, если он станет продолжать действовать, как теперь действует». Потом он говорил, что Наполеон погубил миллионы людей, и наконец сказал: «Али-паша, как разбойник, почтеннее Бонапарта».

Впрочем, и император жалел, что так грубо обошелся с губернатором. «Более было бы достоинства, говорил он, высказать ему все с хладнокровием: тогда все это было бы еще сильнее». Доктор О'Мира успокоил его, уведомив, что Гудсон-Лов решил не появляться более в Лонгвуде.

Не довольствуясь словесным протестом, сильным и красноречивым, Наполеон захотел передать современникам и потомству мнение свое об английском министерстве и судьях своих, опираясь на нравственную силу, которую дают справедливость и гений и которую не может разрушить никакое политическое падение. С этой целью приказал он графу Монтолону доставить губернатору официальный акт, в котором излагал свои жалобы и претензии и порицание против английского министерства, выраженное сильно, умно и энергично.

Гудсон-Лов непрестанно напоминал об излишних издержках в Лонгвуде и о необходимости уменьшить их. Ежедневно делал он привязки к кухонным расходам, не боялся унизить должность свою самыми унизительными подробностями и спорил из-за бутылки вина или нескольких фунтов говядины. Однако же он предложил увеличить сумму на расходы императора и его свиты, но с условием, чтобы весь излишек проходил через его руки и чтобы он знал, на какие предметы тратятся добавочные деньги. Он грозил, что уменьшит издержки, если предложение его не будет принято; поэтому Лас-Каз написал в своем журнале: «Торгуются о нашем существовании. Император никак не захотел входить в прения такого рода и просил, чтобы ему ничего не сообщали об этом деле».

Между тем Гудсон-Лов привел свои угрозы в исполнение: издержки были сокращены, в Лонгвуде скоро дошло до того, что почувствовали недостаток в самых необходимых вещах. Однажды император, отобедав в своих комнатах, вышел к общему столу, за которым обедала его свита, и нашел, что ей почти нечего есть. С этой минуты он приказал ежемесячно продавать часть своей серебряной посуды для уплаты тех издержек, которые были уменьшены по приказанию Гудсон-Лова.

Довольно прискорбно было Наполеону продавать свою посуду на содержание верных своих слуг; но к этому прискорбию присоединилось еще другое обидное обстоятельство, изобретенное губернатором, желавшим непрерывно беспокоить своего пленника. Многие покупали, почти дрались, желая иметь вещи, принадлежавшие и служившие императору; соревнование доходило до того, что за одну тарелку давали сто гиней; губернатор вдруг отдал приказание, что серебро будет продаваться только тем лицам, которых он сам назначит. Император сам, со своей стороны, думал о средствах прекратить это соперничество покупателей и приказал снять с серебра все особенные знаки, показывавшие, что вещи принадлежали его дому. Сохранились только небольшие массивные орлы, которые красовались на каждом приборе.

Такие ежедневные неприятности быстро разрушали здоровье императора. Черты его лица так заметно изменились, что перемена беспокоила окружавших его; он стал очень похож на своего старшего брата. Страдания и истощение не мешали ему продолжать упражнения и труды умственные, предпринятые им с самого приезда на остров Святой Елены. Он продолжал учиться английскому у Лас-Каза и старательно занимался диктованием своим генералам, или Лас-Казу, или его сыну рассказов о своих походах и замечательнейших случаях жизни. В тот самый день, как Гудсон-Лов пытался вывести его из терпения распоряжениями о серебре, он диктовал генералу Гурго рассказ о битве при Маренго, а с Лас-Казом перечитал описание аркольского сражения, продиктованное прежде. «Сначала, — говорят в Memorial, — император заставлял кого-нибудь читать продиктованное по вечерам; но одна из присутствовавших дам заснула, и он прекратил этот обычай, сказав при этом:

Авторское самолюбие везде одинаково!»

После всех оскорблений и преследований против Наполеона, после всех уроков, полученных от падшего императора, Гудсон-Лов просил еще раз дозволения видеть его; но Наполеон остался непреклонным и решительно объявил, что никогда не хочет видеть его. Тогда губернатор прислал через доктора О'Миру, письмо, в котором объяснял, что никогда не имел намерения огорчить или оскорбить генерала Бонапарта, что давало ему право, как он писал, требовать от него «извинений в тех неумеренных выражениях, которые были произнесены в последнее их свидание». Гудсон-Лов требовал также извинений от генерала Бертрана за то, что генерал не остерегся в разговорах с ним в последний раз, как они виделись и спорили. «Наполеон, — говорит О'Мира, — презрительно улыбнулся при мысли, что его вынуждают извиняться перед Гудсон-Ловом».

Через два дня полковник Рид (Reade) приехал в Лонгвуд и просил дозволения представиться Наполеону. Он доставил ноту, в которой содержались новые распоряжения Гудсон-Лова. Полковник, явившись к Наполеону, прочел ему эту бумагу, писанную на английском языке, и удержал ее у себя, не оставив императору ни копии, ни перевода. Гудсон-Лов приказывал:

«Французы, желающие оставаться при генерале Бонапарте, подпишут особую бумагу, которая будет им сообщена, и согласятся подвергнуться всем запретам, какие могут быть предписаны для генерала Бонапарта, без всякого исключения в этом отношении. Те, кто откажется дать подписку, будут отосланы на мыс Доброй Надежды. Весь штат сокращается до четырех человек; остающиеся должны подлежать английским законам, как английские подданные, и особенно тем законам, которые изданы насчет генерала Бонапарта, и будут осуждены на смертную казнь за всякое содействие к его побегу. Кто из них позволит себе оскорбить кого-нибудь, или рассуждать, или не повиноваться губернатору или начальству своему, будет немедленно выслан на мыс Доброй Надежды, откуда ему не будет возможно возвратиться в Европу».

Доктор сообщил Наполеону это приказание в переводе. Наполеон долго рассуждал о незаконности такого распоряжения и наконец сказал: «Пускай лучше все уедут, чем при мне останется три или четыре человека в беспрерывном страхе, с опасностью, что их вывезут отсюда насилием; после этого распоряжения они находятся в полной и неограниченной власти губернатора. Пусть отошлет всех, меня окружающих, пусть расставит часовых у дверей и окон, пусть присылает мне хлеб и воду — мне все равно. Дух мой свободен. Душа моя так же независима, как была в то время, когда я предписывал законы Европе».

Однако этим не кончились запрещения, которыми Гудсон-Лов грозил падшему императору. Он объявил, основываясь на безграничной власти, данной ему на всем острове, что Наполеон не должен съезжать с большой дороги, ни входить ни в чей дом, ни даже разговаривать с людьми, которых он может встретить во время прогулки верхом или пешком. Вслед за тем было предписано, что все запрещения, положенные на генерала Бонапарта, равно относятся и к особам, составляющим его свиту.

Сначала в Лонгвуде не хотели верить такому увеличению строгостей, и без того уже чрезвычайно стеснительных. Доктору поручили объясниться с губернатором подробно и решительно. Гудсон-Лов дал всевозможные объяснения без промедления и ничуть не старался извинять своих стеснительных распоряжений. Он сильно занимался официальным протестом, переданным ему от графа Монтолона, и желал знать, послана ли эта оскорбительная для него бумага в Лондон и в другие столицы Европы, и ходят ли копии с нее по острову? О'Мира дал ему утвердительный ответ. Губернатор чрезвычайно встревожился.

Наполеон ожидал всего от Гудсон-Лова и даже сказал ему о своем предчувствии во время первых свиданий. Однако последняя мера рассердила его, потому что он никак не мог прежде придумать ее и приготовиться к ней. Он не верил, что английские министры могли дать такое приказание, хотя губернатор уверял О'Миру, что действует точно по инструкциям, получаемым из Лондона. «Я убежден, — говорил Наполеон, — что, кроме лорда Батурста, никто не мог предписать таких стеснительных и оскорбительных для меня распоряжений».

Губернатор приехал в Лонгвуд и объявил генералу Бертрану, что генералы, Лас-Каз и все служители будут немедленно высланы на мыс Доброй Надежды, потому что не хотят подписать декларации в том виде, в каком он требует.

Такое решение, которое немедленно было бы приведено в исполнение, произвело именно то действие, какого ожидал и желал губернатор. Люди, решившиеся ехать в дальние страны и разделять бедствия героя, которого они любили всей душой, должны были покориться силе, чтобы избежать разлуки, грозившей им по словам Гудсон-Лова. Тайком от Наполеона они пришли ночью к капитану Поплетону и там все подписали акт, составленный губернатором, кроме одного Сантини, который решительно объявил, что не подпишет никакой бумаги, где Наполеону не дают императорского титула.

Это новое доказательство преданности нимало не удивило Наполеона. «Они подписали бы дурак Наполеон, или все, что угодно, — сказал он, — только бы остаться со мною здесь, в нищете; а ведь они могли бы возвратиться в Европу и жить там в неге!» Впрочем, Наполеон соглашался с доктором О'Мирой, что ему смешно было бы носить и требовать императорский титул в настоящем своем положении, если бы английские министры не так настойчиво отнимали у него это достоинство. «Я был бы похож, — сказал он, — на одного из несчастных, заключенных в Бедлате, который воображает, что он король, лежа на соломе в цепях». Он заботился об этом титуле не из гордости, а из уважения к правам французского народа.

Неприязнь губернатора к Наполеону распространялась на всех французов, живших в Лонгвуде, но особенно не любил он Лас-Каза, в котором предвидел будущего историка всех своих действий и поступков. Скоро губернатор избавился от этого неприятного наблюдателя. Лас-Каз послал через своего слугу письмо для передачи Люсьену Бонапарту. Гудсон-Лова немедленно известили об этом; он торжествовал. Закон о высылке будет иметь немедленное действие над человеком, которого он не мог терпеть. В конце ноября 1816 года Лас-Каза взяли под стражу и посадили в тюрьму на острове Святой Елены. Гудсон-Лов, рассмотрев все его бумаги, сделал ему допрос и потом велел выслать его на мыс Доброй Надежды. Доктор О'Мира старался смягчить губернатора, указывая на слабое здоровье молодого Лас-Каза. «Что значит для политики смерть ребенка!» — отвечал Гудсон-Лов.

Наполеон хотел утешить Лас-Каза и писал к нему, когда он находился еще в тюрьме, но губернатор удержал письмо, которое дошло к Лас-Казу только после смерти Наполеона.

[1] Никто не изображал так живо этого страха, как Шатобриан. В речи его, произнесенной в палате пэров, находим следующие замечательные слова: «Наденьте серый сюртук и маленькую шляпу Наполеона на палку и поставьте ее на берегу Франции, у Бреста: Англия немедленно примется за оружие».

Страница :    << 1 [2] > >
 
 
     Copyright © 2024 Великие Люди  -  Бонапарт Наполеон